(баллада-быль)
Сквозь пыль веков и цепи расставаний
В бессонный мир полночной тишины,
Скорбящей болью горьких причитаний
Ворвался образ плачущей четы.
Сковала смерть уста лихой печатью.
Убита дочь – любимица двора.
Струилась змейкой алой кровь по платью…
Багровым цветом плакала заря.
Великий Фридрих – грозный и суровый
Велел искать убийцу день и ночь.
Отец Вальтер поклялся честью, кровью:
«Отмщу мерзавцу! Спи спокойно, дочь!»
Со злостью спрута вились подозренья,
Смыкались в нити, слухами ползли.
Нашли двоих. (С уликой – невезенье).
Пытали, мучили, огнём их жгли.
Но тщетны были рвенье и усилья –
Признания не вырвать с уст немых.
Курфюрст, наряженный в мантилью,
На Высший Божий суд отдал двоих:
«Воистину виновного в убийстве
Найти Судьбы помощники должны.
Повинным будет признан тот в злодействе,
Кто в кости проиграет. Знак вины!»
Заполнен людом зал. Не к балу гости.
Как в сотне луков нервы – тетивой.
С ухмылкою Виновный бросил кости:
«Шестёрки!» - взмыло эхом над толпой.
Упал тогда Невинный на колени,
И трепетно молитву произнёс:
«Вступись, Всевышний! Дай душе спасенье!
Коснись меня, тону в реке из слёз?»
Затем поднялся, как орёл на крыльях,
И бросил кости свысока на стол.
И судьи зачарованно застыли!
РАЗБИЛАСЬ кость одна: на ШЕСТЬ и КОЛ!
Ещё шестёрка рядышком упала.
«Тринадцать!» – шёпот судей, крики, гул.
И возглас: «Честен! Отпустить!» – из зала.
«Убил…», вскричал злодей, упав на пол.
Багровым пламенем закат алеет.
Уходит в Вечность тлен эпох, как дым.
«Творцу подвластно всё!» - поют в музее,
Седые кости под стеклом литым…
