* * *
Именно в это тяжёлое военное время, как на картинке, нарисовались все скрытые человеческие качества. Некоторые из мужчин подались в полицаи, с жестокостью помогая фашистам уничтожать, как они выражались, жидов. Это были, как их шёпотом называли в городе, «выродки», вызывающие проклятья и осуждение добрых сердцами лучан. Большинство из мужчин, которые были способны сражаться с врагами, подались в леса, объединяясь в партизанские отряды, нанося вред гитлеровцам неожиданными диверсиями на железных дорогах, подрывая склады неприятеля.
Военным комендантом города был издан приказ о заключении евреев в гетто. Военная администрация требовала от айнзатцгрупп СС ускорить уничтожение этой подлежавшей тотальному уничтожению нации.
Там, в сырых и тесных застенках Луцкого гетто, и жила вместе с такими же, как она, иудеями Сара.
Здесь, в полутёмном подвале Луцкого гетто Сара родила крошечную девочку. Роды принимали старенькая Циля и Роза, опытные и немногословные женщины, давно ставшие для Сары близкими и родными. Несмотря на полное отсутствие каких-либо условий, малышка родилась здоровой. Первый её крик вызвал на исстрадавшемся, мокром от пота лице молодой матери слезу ни с чем не сравнимого чувства материнской любви и нежности.
Девочку назвали Рахиль. Здоровье Сары, кормившей свою крошечную дочь грудью, поддерживали всем миром. Многие женщины приносили ей, оторвав от своей семьи, маленькие, но такие ценные для Сары и её малютки подарки: то пресный коржик, напоминающий вкусом дорогую сердцу мацу, то похожий на крохотную вершину снежной горы кусочек настоящего сахара. Сара благодарила и наотрез отказывалась. А когда женщина, принёсшая ей свой маленький дар, уходила, Сара внезапно обнаруживала где-нибудь «случайно» забытое лакомство.
Во второй декаде августа 1942 года, гитлеровцы вплотную занялись уничтожением евреев. Почти каждый день отряд полиции сопровождал из гетто колонну. Людей выводили на окраину города. Там во рву и находили последнее пристанище измождённые и молчаливые представители жестоко преследуемого народа.
Сара не сомневалась, что не сегодня так завтра такая же участь ожидает её и маленькую Рахиль. По ночам она мысленно разговаривала с Авраамом, молилась Богу, моля Его сохранить её любимых. Молодая женщина лихорадочно перебирала варианты спасения своей девочки и тут же отбрасывала. Никаких шансов на её спасение не предвиделось.
Уже несколько дней, как Сара сняла с шеи маленький медальончик – семейную реликвию в виде лепестка дерева с выгравированным на тыльной стороне именем бабушки, и одела на шейку малышки. Перегнутую вдвое их с Аркадием-Авраамом единственную фотографию, написав на обороте имена и фамилию, женщина зашила в платьице Рахиль.
У неё ещё оставалось золотое кольцо и серьги, которые по дивному стечению обстоятельств она сумела сохранить.
В последнее время Сара особо внимательно присматривалась к полицаям, охранявшим обнесенное колючей проволокой гетто. Как-то она заметила едва уловимую искру сочувствия, мелькнувшую в глазах одного из них. Это произошло когда Сара, споткнувшись, упала и разбила в кровь колено, возвращаясь в гетто после тяжёлой и изнурительной работы.
Несколько дней подряд три десятка человек под конвоем выводили за город, заставляя копать ров, а к концу дня, их сопровождали назад в гетто. Маленькая Рахиль оставалась с бабушкой Цилей.
Вечером, оставив спящую малышку с соседкой, Сара пробралась к ограде, обнесенной вокруг их территории. Укрывшись в тени деревьев, она долго ожидала подходящего случая, чтобы окликнуть Николая. Она слышала, как его звал по имени другой полицай, Пётр – жестокий, часто бивший прикладом винтовки в спину отстающих в колонне людей.
- Николай! - Негромко позвала Сара, когда нужный ей полицай наконец-то появился в поле зрения, делая плановый обход.
Сердце женщины затрепетало, как у лани, которую вот-вот настигнет кровожадная пантера. Но желание спасти от неминуемой смерти свою Рахиль, придало мужества отчаявшейся женщине.
- Николай, умоляю вас, спасите мою дочь! Сара подошла к ограждению и, не чувствуя боли от царапающей руку острой проволоки, протянула полицаю кольцо и серьги.
Парень, до того снявший с плеча винтовку, огляделся по сторонам. Сара не видела выражения его лица, но почувствовала, что он колеблется. И, позабыв об опасности, молодая женщина принялась отчаянно, глотая слёзы, взывать к сердцу человека, находящегося по ту сторону ограждения.
- Тихо! Молчи! – произнёс, прислушиваясь, Николай! Он прикоснулся к её протянутой руке, загнул её пальцы, и как-то горестно произнёс:
- Спрячь! Не нужны мне твои цацки!
Озираясь вокруг, он скороговоркой произнёс:
- Приходи завтра в это же время сюда, - и, насвистывая, быстро удалился.
На следующий день в договоренное время, Сара опять притаилась за деревьями. На этот раз ей пришлось ждать гораздо больше времени, чем накануне.
- Ты здесь?
Произнёс Николай, подходя к проволоке. Сара тихо прошептала:
- Да.
- Как тебя зовут?
- Сара.
- Можешь принести ребёнка через три часа?
- Жду! Никому ничего не говори! Нельзя медлить!
Сара склонилась над спящей девочкой, едва касаясь руками её головки, и роняя непослушную слезу, тихо прошептала:
-Да уподобит тебя Бог Саре, Ривке, Рахили и Лее!…
-Пусть благословит тебя Всевышний и охранит тебя!
Это не губы произносили слова благословения, это взывала, умоляла, стенала, плакала и навеки благословляла своё дитя в этот субботний вечер её окровавленная душа!
Сара одела девочку в приготовленное платьице.
В назначенное время она, стараясь не шуметь, укутала в одеяльце ни о чём не подозревающую и сладко спящую Рахиль. Туда же, она вложила завернутые в тряпочку кольцо и серёжки, от которых полицай отказался. Осторожно ступая, и напряжённо прислушиваясь, женщина подошла к колючей проволоке.
Края проволоки были разрезаны и загнуты так, что в ней образовалась небольшая дыра. Николай был не сам. Рядом с ним стоял ещё кто-то.
- Принесла?
- Да!
- Давай!
Трясущимися руками Сара осторожно протянула в проделанное отверстие свою Рахиль. Парень ловко принял с обратной стороны проволоки её девочку, которую тут же перехватили другие, уже протянутые ему навстречу руки.
- Хай бэрэже вас Матинка Божа! – услышала Сара женский голос.
Она не плакала. Боль… нестерпимая, острая, жгущая, которая давила, парализовала дыхание, и, вместе с тем, не была похожа ни на какой вид физической боли…
Сара уцепилась руками за колючую ржавую ограду, мешая Николаю отгибать назад колючие прутья.
- Что я делаю? Прости, прости меня, родная! – шептала она, обезумев от горя.
- Уходи, женщина!
Она схватила его за рукав и непослушными губами выдохнула:
- Почему? Почему ты это делаешь?
- Не знаю, - прозвучал краткий ответ.
- Христом Богом прошу тебя, Сара, уходи! Мы спасём её!
Он сделал ещё несколько движений руками, пытаясь замаскировать брешь. Женщина за его спиной стояла молча, чуть качаясь из стороны в сторону, укачивая начавшую беспокойно крутиться девочку.
-Её зовут Рахиль! Спасите её и будьте благословенны, - произнесла молодая женщина и, шатаясь, как пьяная, не оборачиваясь, пошла к дому.
Тихо, как призраки, люди растаяли в ночи, унося с собой её сокровище, её дорогую Рахиль.
Завтра она снова придёт сюда и, если надо, будет полночи выжидать Николая. Она всё узнает о своей девочке, и о той украинской женщине, что, благословляя её, именем своего Бога, унесла, спасая от неминуемой смерти, дитя их любви с Авраамом.
Но завтра для Сары уже не наступило.
Утром молодую женщину, вместе с другими евреями, повели колонной по Львовской трассе. И эта пыльная дорога скорби стала в их жизни последней. По ней измождённые, грубо подталкиваемые полицаями, прошли женщины, мужчины, дети свой исполненный муками и страданиями горестный путь…
* * *
Степанида долго стояла на коленях перед образами у своего одинокого вдовьего ложа. Она молилась. Затем погасила свет и легла в постель. Рана в её сердце не заживала. С каждым днём на женщину наваливались всё новые и новые горести. Увезли в Германию, вместе со многими знакомыми ей девушками Любашу, которую прежде изнасиловали на глазах у обезумевшей матери. Сама же Степанида, только чудом не попала под эту акцию, вовремя успев спрятаться в погреб.
Внезапно в окошко постучали. Молодая женщина подошла к окну. Приоткрыв форточку, спросила:
- Кто там?
- Это Николай. Открой, Стеша, надо поговорить.
Николай был двоюродным братом Любаши. Этот часто сопровождающий Степаниду горящим взглядом парень был для неё загадкой.
Она думала, что разбирается в людях, но с Николаем было что-то не так.
Женщина знала от Любаши, что Коля был смелым, отзывчивым и умеющим хранить тайны парнем. Её подруга всегда делилась с ним своими девичьими секретами.
Перед самым началом войны, Николай «на спор» прыгнул с высокого берега в реку. Выходка эта стоила ему перелома ноги, которой он ударился с размаху в подводную корягу. Парня еле откачали. Так что начало войны он встретил на самодельных костылях. А тут недавно Степанида узнала, что он стал ненавистным полицаем, «гнидой» и «иродом проклятым», как шёпотом таких называли её соседи.
Что-то тут не вязалось.
Женщина накинула на плечи платок, и отправилась открывать дверь.
- Тут такое дело, Степанида, почесав затылок, - произнёс Николай, закрывая за собой дверь.
- Надо спасти жидёнка.
- Кого? – переспросила она, ничего не понимая.
- Еврейское дитя, Степанида.
И Николай рассказал ей о встрече с Сарой.
- Степаша, не спрашивай меня ни о чём. Только ответь: поможешь?
И женщина, уже не раздумывая, кивнула головой.
Вдруг сообразив, что, возможно, Николай в темноте не заметил её кивка, Степанида чётко произнесла:
- Помогу! Куда идти?
- Завтра будь готова к двум часам ночи.
Так в её жизни появилась Рахиль.
Николай же и помог ей позже добраться с ребёнком в деревню к родителям, оставаться в городе было небезопасно.
Никто в её селе и не подумал усомниться в том, что это её дочь.
Лишь две луцкие соседки знали правду, но они дали ей клятву хранить тайну. Они же и организовали крестины маленькой Рахили, которая стала для всех Клавой.
Уже много позже, Степанида узнала ещё одну, словно ножом полоснувшую по сердцу новость - Николая гестаповцы повесили. Он был связан с партизанами. Продал его, заподозрив в этой связи, его же односельчанин, который вместе с ним служил полицаем.
Необходимость хранить в себе сокровенную тайну наложила свой отпечаток на характер осунувшейся, с прочерченной горестной складкой между бровями, женщины. Она стала ещё более замкнутой. Всякого навиделась, всякого наслушалась. Были среди её односельчан такие, что на дух не переносили евреев, радуясь их массовому уничтожению. Особой ненавистью кипел к иудеям их ближайший сосед Остап – плюгавый, вечно со всклоченной бородой, за версту распространяющий запах перегара, чеснока и махорки.
Как-то возле колодца, где, как это часто бывало, собрались несколько соседей, разговор пошёл о зверском истреблении фашистами коммунистов и евреев.
- Туды им и дорога, со смаком сплюнув, и зло сверкая глазами, произнёс дед Остап.
- Як одни - антыхрысты! Так и други - хрыстовбывци! От и настыгла их кара Божа!
Степанида вдруг заторопилась и, схватив своё ведро, засеменила по тропинке. С тех пор, она пуще огня боялась своего соседа.
Таких ярых ненавистников евреев было немного. Большинство же её односельчан были простыми бесхитростными людьми, с добрыми отзывчивыми сердцами, всегда готовыми прийти на выручку, помочь в любой сложной ситуации. Но, поди ж знай, что таится внутри каждого?
Женщина ни на одно мгновение не сомневалась в правильности своего поступка. Она знала, как жестоко расправлялись гитлеровцы с семьями, приютившими евреев. В соседнем селе немцы заживо сожгли всю украинскую семью за укрывательство еврейки, но это её не пугало.
Тайна в сердце жгла, лишала сна, и как-то Степанида не выдержала. В один из воскресных дней она всё рассказала на исповеди отцу Станиславу.
Отец Станислав долго молчал после её исповеди. Какая же это ответственность – выслушивать чужую боль души. Затем, он произнёс:
- Спасение и забота о ближнем – это и есть начало святости, дитя моё. Если твоё сердце открыто и исполнено любви к другим, ты более чем кто-либо уподобляешься Христу, ибо Он, прежде всего, думал о нашем спасении. Однако будь осторожна! Время неспокойное, сама понимаешь. Да хранит вас Господь!
Сколько же страданий выпало на её страну, пока длилась эта смертоносная война!
Ушёл из жизни отец, избитый до смерти наезжавшими время от времени в село гестаповцами, искавшими партизан.
Было голодно, тоскливо и страшно. Сколько бессонных ночей провела Степанида у кроватки, метавшейся в бреду Клавочки! Бывали моменты, что она уже не верила, что сумеет спасти заболевшую воспалением лёгких девочку. Лекарств не было. Была только её любовь и молитвы. Степанида прикладывала к груди девочки компрессы, поила только ей ведомыми травами, и снова молилась.
Наконец-то в начале 1944 года Советская Армия освободила Луцк и близлежащие деревни от фашистов. На искалеченной рвами и траншеями земле наступил долгожданный мир.
Жизнь людей постепенно налаживалась. Трудности подстерегали на каждом шагу, но люди, воспрянувшие духом, старались поддерживать друг друга. А Степанида и дальше была начеку. Каждую минуту, каждый день. Любой незнакомец появившийся в деревне, любая шутка соседей о непохожести девочки на неё с покойным Иваном приводила женщину в трепет.
Клава росла бойким и резвым ребёнком. Её каштанового цвета кудряшки живым каскадом рассыпались по худеньким плечикам. Чумазая и весёлая девочка целыми днями носилась за ватагой деревенских ребятишек, которые убегали от малышки. Так бывает со всеми младшими по возрасту детьми, которые «хвостиком» бегают за старшими.
После болезни умерла мама Степаниды.
И, наконец, не выдержав этого беспрестанного состояния страха, женщина решилась на переезд в Ровенскую область, где жили дальние родственники. Она ещё не подозревала, что от себя убежать невозможно…
Сколько раз доставала она заветную шкатулку с фотографией и медальоном Сары, который никогда никому не показывала. Сколько раз после этого решалась рассказать своей девочке правду, но каждый раз находила какое-нибудь оправдание своему молчанию.
- Маленькая она ещё, - решала Степанида, и опять молчала.
Её тайна была её болезнью и её наказанием. Но ведь когда болезнь не искореняют, а залечивают, загоняя внутрь – она становится сущностью. Вот так и жила Степанида.
А тем временем Клава пошла в школу. У неё появилось много подружек. Девочка росла любознательной и слегка упрямой.
Чем больше она подрастала, тем категоричнее относилась к степанидиным молитвам.
В школе их учили, что Бога нет. Девочка была активной пионеркой, затем комсомолкой и часто «вычитывала» Степаниде за её «тёмноту и отсталость».
В ответ та глубоко вздыхала, и бормотала, что мир перевернулся с ног на голову. Она то знала, что это Господь откликнулся на её горячие молитвы и даровал ей это дитя. Ибо без Его высокой воли даже травинка не шелохнётся в этом грешном мире.
- Просты йии, Исусе! Убережы вид лыха! Обдаруй своею мылистю и любов»ю! – тихо шептала женщина перед сном.
А Клавочка взрослела, напоминая нескладностью подростковой фигурки то длинноногую цаплю, то уже стройный тополёк.
Ох, нелегко Степаниде было! Сколько мужчин предлагали ей свою руку и сердце! Но так и не решилась женщина обустроить свою личную жизнь. Всю без остатка она отдавала себя дочери. Чтобы обеспечить девочку всем необходимым, она трудилась на два фронта. Днём работала на фабрике. По вечерам шила на заказ платья, юбки, блузки, кто что попросит.
Дни слетали, как пушинки с одуванчика под порывами неизвестно откуда бравшегося ветра. Клава окончила медицинское училище. Уже за спиной было и замужество её девочки, и долгожданное рождение внученьки. Это маленькое кареглазое солнышко внесло в жизнь рано постаревшей под бременем тяжких вдовьих лет женщины несказанную, ни с чем не сравнимую радость. Но где-то глубоко, в таинственной заводи её глаз, нет-нет и проскальзывали искорки сомнения и грусти.
Жила она с молодыми вместе. Клава работала в местной больнице, а её муж Григорий – шофёром в автотранспортном предприятии. Бабушка нянчила внучку.
Неумолимый бег времени засеребрил голову, чуть согнул такую стройную и выносливую ранее спину. А внучка Оленька росла и наливалась соками, словно бутончик розы. Ей уже шёл восемнадцатый год.
Возраст брал своё, Степанида болела и всё чаще просила у Всевышнего прощения. Она чувствовала: недолго ей осталось.
(Продолжение следует)
